Пощечина

Случилось мне однажды заночевать в рыбацком зимовье. Ночью я проснулся от разговора. Рыбаки пили водку и, уже разомлевшие, блестя глазами и доверительно касаясь друг друга, о чем-то спорили. Кажется, о женщинах. 

Заметив, что я проснулся, один из них вроде бы смутился:

- Вот, балбесы, парню спать не дали!

Но, тут же забыв обо мне, обратился к другу:

- Вот скажи, какая сейчас любовь? Где ты ее видел? Да я из армии пришел с полным чемоданом Наташкиных писем, а она?! Деньги им надо, а не любовь!

Его товарищ, пригладив волосы, помолчал и негромко заговорил:

- Не знаю... Всякое случается с любовью этой. Помнишь, мы с тобой в Елошники ездили? Бывал я потом в тех краях каждый год. Больно уж места привольные. Глухомань, можно сказать.

А рыбачил я на Линевом озерце. Неделю прикармливал рыбу червями, рубленными и замешанными в глину. Так неделю и ждал, не совался с удочками на прикормленное место, чтобы не спугнуть линя. Пускай привыкнет приходить к "столу".

Только я начал ловлю, как раз с понедельничка, как повадилась к моей сидке ходить хозяйская девчонка, внучка пастуха Семена, у которого я ночевал на сеновале. Купаться ей тут понравилось!

Отсижу зарю, вытащу двух-трех линей, а она уже рядом вертится. Прямо в платье - бултых в воду! От волн только кувшинки качаются. "Дура! - кричу. - Тебе места мало что ли купаться?!" А она в ответ только улыбается и по-собачьи плещется в пяти метрах от удочек. "Ведь утоплю, курица!" - кричу. И к ней. А она так же, по-собачьи, - от меня, а потом в ивняк шмыгнет, и ищи ее... Да пропади ты! Хотя, по правде сказать, как солнце поднимется, клева можно уже не ждать. С жарой линь куда-то в тенек прятался. Только на заре да в пасмурную погоду и ловил я. Но все равно зло меня брало. Не принимал я ее всерьез. Девчонка и девчонка деревенская!

Однажды в самый полдень она пришла. Я уже выкупался, лежу на луговинке, загораю. Полезла в воду и девчонка. Я не знаю, почему она в платье полоскалась. Может быть, купальника не было. Но когда она из воды вышла, мне и то стыдно стало: она же голая! Ну, совсем... Все дневным солнцем высветило сквозь мокрое платье. Смотрю на нее, она - на меня, не стесняется. Мне бы отвернуться, но не могу. Волосы у ней мокрые, губы полураскрытые, розовые. Смеется глазами, бесстыжая! Лет девчонке не больше семнадцати, а тело у ней созревшее, ждущее ласки. Знаешь ведь, как бывает: у одной все есть - и грудь, и, извиняюсь, задница, а чего-то не так... Крупно все, просто. А у этой, словно у голливудской "кошечки", все выверено.

"Уйди, - думаю. - Не доводи до крайности, малолетка!" Она словно поняла, ушла, но все оглядывалась. Идет по лугу, вышагивает среди полуденной духоты и стрекота кузнечиков. Смотрит через плечо лукаво. И откуда у ней, деревенской, только кокетство бралось? Наверное, фильмов про любовь насмотрелась в клубе. А может, женская природа подсказала?

Как-то вечером выпили мы немного с соседским Андрюхой. Возвращаюсь к себе на сеновал, а она стоит на дороге. Задел я ее, и вдруг само собой получилось: дыхание ее услышал, прикосновение волос ощутил - прижал девчонку к себе! Молчит она, только смотрит. Потом сама ко мне припала и шепчет: "Уйдем отсюда, унеси меня!" Я, как болван, и понес ее на сеновал. Помню запах сухой ромашки, губы девчонки, тело ее жаркое, открытое...

Она потом ушла. Ее мать долго во дворе звала. А я лежал, смотрел на звезды и кого-то жалел. То ли себя, оттого что никогда еще не было со мной вот так и, наверное, больше не будет. А может быть, девчонку... Здесь, в глуши, в деревне, кроме придурковатого завклуба, двух-трех парней-матерщинников и запечных сосунков не видывала она никого. Принцы где-то там на "Жигулях"и "Бентли" катаются, а ей быть принцессой в коровнике, а потом пьяному мужу-трактористу портянки снимать да детей плодить. И так до скончания века.

Утром я уезжал. Встретились мы с девчонкой случайно, а может быть, и нет... Я уже уходил, рассчитался с хозяевами, а она попалась мне у калитки. "Ну, до свидания, красавица, - говорю, вроде бы шутя. - Так мы с тобой и не познакомились". Она стоит и ждет чего-то. У меня, по испорченности что ли, мыслишка гадостная зашевелилась: "А-а, все вы одинаковы, оказывается. И тебе расчет требуется за удовольствие!" Вынимаю из кармана смятые червонцы, сую ей деньги да линя здоровенного впридачу достал из корзины. Она взяла, посмотрела прямо в глаза, да ка-а-к влепит скользким рыбьим бочищем мне по щеке, так что в голове зазвенело, и пошла в дом, бросив деньги и рыбу в пыль.

Так до сих пор и звенит у меня в ушах от той пощечины, вспоминается, - закончил рассказчик.

- Слушай... - его приятель, словно осененный какой-то мыслью, хохотнул. - Да у тебя ведь жена деревенская!

- Деревенская, деревенская... Спать надо! - перебил его друг и деланно усердно засопел в поднятый цигейковый воротник.

Я подбросил в печку несколько сосновых отколышей и тоже улегся, думая над услышанным. Но сон навалился мягко и незаметно.