Карасиные зори
На Сырдарье, после весенних разливов, образуется много тихих карасиных озёр. Они быстро зарастают камышом, ряской и илом. Но рыболовам караси достаются, как по лотерейному билету: далеко не каждому выпадает удача. И трудность заключается в том, что в каждом озере у карася своё любимое блюдо: одному подавай земляного червя, другому – катышек хлеба, сдобренного растительным маслом, третьему – манку из густой массы и много чего разного.
Летом естественного корма в этих озёрах достаточно, рыба наетая, как говорят рыбаки, потому на угощения капризная. На её вкус надо ещё угодить. Однако при всём этом опытные карасятники знают, что караси лучше всего ловятся возле водорослей и в их «окнах», которые можно проделать при помощи весла или палки. А ещё карасятники приметили, что на вечерних зорях эта рыба собирается во множестве на местах, куда днём стада коров и овец приходят на водопой, хотя обычно там растительности не бывает. И в тёплый степной ветер караси предпочитают жировать поближе к берегу, где на отмели волны ворошат песок, глину и вымывают разную водяную живность.
Карася лучше ловить на поплавочную удочку, леска 0,3, крючок №№ 4–6, желательно с двумя поводками разной длины 10 и 12 см, так как при одном поводке насадка может оказаться не на виду, затерявшись в иле, водорослях. К тому же, предлагая разные насадки, можно сразу определить, на какую из них карась берёт лучше
Койбагар
В конце лета я рыбачил на одном из притоков Сырдарьи. Ловил на поплавочную удочку. В основном попадались караси. Граммов на двести-триста. Правда, если закинуть снасть подальше от берега, мог врубиться и солидных размеров сазан.
Ловил я на червей – огородных и навозных. Классическая наживка в нашем краю. На неё клюёт практически всякая рыба. А если черви заканчивались, можно смело насаживать на крючок шарики размятого хлеба – белого или ржаного. На него тоже хорошо реагирует карась.
На берегу обычно было пустынно. Два-три чахлых кустика – и на четыре стороны бескрайняя полынная степь, выжженная немилосердным солнцем. Рыбачил я всегда на утренней и вечерней зорьках. Тишина. Ветерок с дальних гор. Хорошо. Ни суеты тебе городской, ни лязга трамваев.
Однако с некоторых пор я стал замечать, что на берегу нахожусь не один… Со стороны кошары пастуха Алимбая каждое утро появлялась огромная казахская овчарка Койбагар. Уши и хвост у неё были обрублены. Так удобнее драться с волками и шакалами. А кличка её в переводе с тюркского дословно значила: стерегущий овец. И Койбагар с честью оправдывал своё имя. Об этом мне не раз рассказывал сам Алимбай.
Между тем собака приблизилась к реке с «моей» левой стороны. Остановилась. Прислушалась или принюхалась к чему-то… Пристально посмотрела в светлые струи. Затем, осторожно ступая по гальке, будто боясь уколоться, затрусила вдоль пологого берега. Вот она снова остановилась. Зачем-то тронула лапой воду. И вдруг прыгнула в реку. Веер брызг ослепительно блеснул на солнце. В ту же минуту Койбагар выскочил на сухой песок. Шумно отряхнулся.
«Что он там делает?» – подумал я и решил, что псина, видно, балуется. Вон, какая толстая шуба на нём… И жара начинается… Просто искупаться захотелось…
Я снова уставился на свои поплавки. А собака побежала дальше. Вскоре процедура повторилась.
Но на этот раз я заметил нечто удивившее и обескуражившее меня. Койбагар выбежал на берег с бьющейся рыбиной в острых клыках. На этот раз пёс отошёл подальше от воды и, прижав крепкими лапами добычу, принялся, урча от удовольствия, поедать её.
И тут до меня запоздало дошло, что Койбагар вовсе и не думал купаться… Он занимался в эти утренние часы тем же, чем и я. Только способы ловли у нас были совершенно разными.
Я знал по рассказам бывалых охотников, что рыбу лучат медведи, шакалы, лисы… А теперь и сам стал свидетелем не менее захватывающего зрелища.
Койбагар лучил рыбу утром и вечером. С невозмутимой тщательностью и осторожностью. Только теперь я стал замечать другую непонятную для меня особенность. На рассвете собака «рыбачила» на «моём», то есть левом берегу, а на закате через дальний мосток перебиралась на правый.
Почему? Для меня оставалось загадкой. Пока наконец-то не дошло… Ведь утром тень от Койбагара падала справа от воды, а к вечеру – слева. А это могло напугать осторожную рыбу. И собака своим древним охотничьим инстинктом, очевидно, чуяла это…
Ай да Койбагар! Ай да умница! Стерегущий овец и настоящий рыболов.
Зимородок без хвоста
Я сидел на берегу Сырдарьи под корявой шелковицей. Закатное солнце будто нехотя проваливалось за горизонт, тростники темнели и слабо колыхались от набегавшего со стороны степи ветерка.
Клёв только начинался. Брали в основном караси. Но минут через пятнадцать-двадцать поплавок «гусиное перо» вдруг застыл на месте. Клёв оборвался.
И тут неподалёку от меня на стебель рогоза уселся зимородок. В золотисто-голубом оперении. Глазом-бусиной покосился в мою сторону, и, видимо, приняв меня за неодушевлённый предмет, – а я сидел действительно, не шелохнувшись, – уставился в зеленоватую гладь воды.
Зудели комары. На отмели плескалась рыбья молодь.
И тут зимородок камушком плюхнулся в воду. Без брызг, без шума. Я и раньше видел, как таким способом эти птицы ловят рыбу. Долго не появлялся зимородок. Утонул, что ли? И только я подумал об этом, как он пулей вылетел из воды. Сел на пригнувшийся к воде стебель тростника и сконфуженно стал косоглазиться по сторонам.
Тут я и заметил, что птица оказалась не только без добычи, но и… без хвоста. Зимородок отчаянно зацвиркал, словно от обиды, и зигзагообразно полетел в сторону чинков, где, видимо, находилось его гнездо.
Ну и ну! Пернатый рыболов, должно быть, сам чуть не оказался добычей змееголова, сома или щуки… Ими Сырдарья так и кишит!
В сумерках
Когда на меня впервые повеяло холодком старости?.. Когда она впервые ехидно усмехнулась неподалёку: вот она – я!.. Не ждал? То-то и оно.
Хорошо помню реку. Илисто-коряжистый берег в пучках куги и вейника. Мягкие летние сумерки с нудливо зудящим над ухом комариком. И огромный начищенный диск луны над деревьями… Удачливый клёв заканчивался, и я в азартном упоении замирал над каждой поклёвкой.
Вот опять клюнула! Раз-другой… Поплавок юркнул под ряску. Я сделал резкую подсечку, и… крючок, зацепившись за корягу, остался в воде…
Эх, досада! Я лихорадочно вытащил из пластмассовой коробочки запасной крючок и стал вдевать в него леску, как нитку в иголку.
Руки от волнения тряслись. Может, только что сорвался килограммовый карась. И притаился – ждёт там, на дне, чтобы я скорее подбросил ему очередную наживку.
Спокойно. Ещё спокойнее… Вот так…
Я попытался попасть кончиком лески в колечко крючка, и… мимо. И второй раз – мимо. И – третий. Время – такое драгоценное время клёва! – пролетало.
Луна уже полностью выкатилась из-за деревьев, словно мне на помощь. Увы – напрасно! Так и не смог я привязать леску к крючку. А ещё вчера… Неужели глаза стали подводить? Неужели прозвонил и мой первый звонок?..
О каком уж тут клёве можно было думать…
Расстроенный, опечаленный чем-то неотвратимо надвигающимся, брёл я домой по скошенному клевернику. И хоть улов был на редкость богатым, – ничто не радовало. Скорбная тень невероятной величины, отбрасываемая «цыганским солнцем», семенила за мной. И была она в эту ночь очень похожа на знак вопроса… Вопроса, который не давал покоя. Неужели отшумела, закатилась, отцвела лучшая пора жизни? Неужели?..
Свежие комментарии