От краснозёмного обрыва, испещрённого норками стрижей, тянуло солнечным запахом глины, от синь-воды – бархатной прохладой. И веяло такой тишиной, будто в первый день сотворения мира. Придя на место, я торопливо раскидывал подкормку вокруг мостка, где обычно рыбачил, разлесивал удочку, цеплял на крючок склизкого червя, трижды, как водится, плевал, и мой гусиный поплавок успокоительно колыхался на дрыбзе – мелкой волне. Ждать поклёвки не приходилось долго: кончик пера непривычно вибрировал и вдруг исчезал из виду. Я делал лёгкую подсечку и тянул тугую жилку на себя: чмок! – словно пробка из бутылки, вылетала рыбёшка.
Вот всегда так, думал я, наверное, клюнула достойная моей мечте рыбина, а тут… Распещерясь колючками, на крючке отчаянно вертелся крупный ёрш. Я с трудом вытаскивал заглотанный глубоко крючок «троечку», царапал об иголки ерша пальцы, а потом в песке рыл ямку, которая тут же заполнилась водой, отпускал в неё – этакий «садок», рыбку, и снова возвращался к удочке.
Да, в этом случае сосед Ерофеич был прав, когда говорил, что, если в первом залове попадётся «Ершович», то считай, что вся рыбалка пойдёт насмарку, то есть будут клевать одни ерши. Правда, при этом старик поправлялся в защиту колючей рыбёшки: «Зато ерши в ухе хороши!» Но ни бабушка, ни мама не хотели возиться с мелочью, которую я приносил, и она доставалась нашей Аське, масенькой, курносой, широкоскулой, мордовской кошечке, которая с некоторых пор терпеливо ждала меня возле калитки, а, завидя, ещё издалека бежала навстречу, тёрлась тёплой рыжей шёрсткой о мои босые ноги, заглядывала мне в глаза, нежно пела: «Мя-я-ау!» – и провожала до дома, до самого крыльца, где я и одаривал Аську «гостинцами от Посейдона».
Ерши в этот час клевали не «задиристо», редко и лениво. Я, пожалуй, даже заскучал, поймав трёх ёршиков. Рассвет наливался светлой спелостью, входил в юную силу. Над белыми гребешками волн вихрево носились оручие чайки. Чиркая косыми крыльями, они цепкими клювами цепляли снулую рыбёшку. Вдали, ближе к противоположному берегу, прошла широкая «калошина»-баржа с ослепительными пирамидами трепела – песка. За баржой на «прицепе» тянулся длинный плот. Посреди плота два плотогона – мужчина и женщина – на таганке готовили варево. За баржой и плотом показался «уткорылый» пароход-колёсник «Кузнец», смачно шлёпая плицами. Он отчаянно дымил прокопчённой трубой, и казался мне воскресшим мамонтом или, в лучшем случае, посудиной из довоенной кинокомедии «Волга-Волга»: по реке давно уже ходили пассажирские и туристические красивые трёхпалубные теплоходы. В темноте они светились тёплыми гирляндами «новогодних» огней, а днём – с палуб доносилась весёлая танцевальная музыка, песни. Взад-вперёд сновали всевозможные речные буксиры, буксирчики, катера, моторные лодки… Волга «просыпалась», то есть она никогда и не спала, во всяком случае, с весны и до глубокой осени, денно и нощно «работала» вместе с людьми, помогала им… Только ночью наступала иногда относительная передышка.
Неподалёку от меня, поднимая острым носом гривастые бурули, тарахтя, промчалась моторная лодка. Её хозяин, видимо, тоже рыбак, в курортной шляпе-канотье, тепло помахал мне рукой, громко пожелав: «Удачи и тугой лески!»
«Ему-то что? – грустно улыбнулся я. – Ему весело: он торопится на «рыбное» место. А мне куковать здесь и ловить сопливых малешек».
И только я подумал так, как увидел перед собой незнакомого длинновязого мальчишку, моего ровесника, «отрошника», как говорили на Томне. Я даже не заметил, как он тут появился. Незнакомец был в дырчатых сандалиях, в сатиновых трусах до колен и в ковровой тюбетейке с кисточкой. В одной руке он держал бамбуковую удочку, а в другой – баночку с червями. В его светло-карих с сининочкой глазах таилось любопытство. Мальчишка отложил к кустам лозняка рыболовные принадлежности и, подойдя ко мне, по-взрослому кивнул:
– Давай знакомиться!
– Колька, – сказал я, протягивая руку.
– Васёк, – пожимая мне ладонь, улыбнулся длинновязый.
– Трубачёв, что ли? – пошутил я: тогда очень популярной была среди школьников книга писательницы Осеевой «Васёк Трубачёв и его товарищи».
– Неа, – не оценил мою шутку Васёк. – Я – Васька Чертков.
Видимо, он не читал, полюбившуюся мне книгу.
– А я тебя знаю, Кольк, – помолчав, сказал по-панибратски Васька. – Ты бабы Марии – внук и тёти Нинин – сын. Недавно приехал из Ташкента в гости.
– Да-а, – удивился я. – А откуда тебе известно?
– Как же, – цыкнул зубом Васька. – Чай, не на Марсе живём, а по соседству, через дом.
– Почему же я тебя не встречал?
– А я только вчера вернулся из пионерского лагеря, мне и сказали…
Так состоялось моё первое знакомство с Васькой.
– Ну, как там? – спросил я.
– Где там?
– В лагере.
– Скукота, – зевнул нарочито Васька. – Сплошные линейки. «Мёртвый час», когда не хочется спать. Это нельзя, то нельзя. Строем в столовую, строем в бассейн, строем в поход… Всё строем, только в туалет – поодиночке. Нет, такой отдых не по мне. То ли дело дома, что хочу, то и делаю. Играю в шашки с дедом Ерофеем, хожу в лес за ягодами, грибами. Купаюсь, рыбачу… Красотень!
Я внимательно слушал Ваську, а сам краем глаза продолжал наблюдать за своим «кемарившим» поплавком. Вот он слегка накренился и вдруг короткими «перебежками» стал отдаляться в сторону. Я сделал короткую подсечку, и в ту же минуту у меня в руке затрепыхалась плотная синеспинная густера, пахнущая травой-шелковицей.
– Красивая, – улыбнулся Васька, разглядывая рыбёшку, и добавил одобрительно: – Есть клёв – будет и улов!
А когда мой новый знакомец увидел в песчаной ямке ершей, разочаровался:
– Неа, это не годится. Тут одни ерши. Надо менять дислокацию.
Так и сказал «дислокацию», а не место.
– Но вот же, взяла – густера, – попробовал возразить я.
– Одна – не в счёт, хоть она и считается родной «сестрёнкой леща», – сказал Васька и что-то, вспомнив, спросил: – Пароходы большие проходили?
– Да, недавно «Кузнец» прошлёпал, – вспомнил я. – А зачем тебе это?
– А затем, – объяснил важно Васька. – Пароходы нагоняют волны, попутно поднимают донный корм, несут его к берегу, туда же стремится и рыба, иногда крупная. Там и надо её ловить.
– Получается, я зря подкормку бросал? – мне стало обидно за напрасные старания.
– Нет, не зря, – успокоил меня Васька. – Рыбы тоже разборчивы. Естественный корм для них предпочтительнее нашего. Мерекать надо!
Мы взяли удочки, баночки с червями и побрели понизу вдоль обрывистого берега, местами засыпанного щепками, засохшими водорослями и отдельными торчащими ослизлыми брёвнами, сорванными непогодой с неукреплённых плотов. Возле кустистой козьей бредины, где образовался широкий солнечный омут, мы остановились.
– Здесь могут быть караси, – сказал таинственно Васька, оценив ландшафт.
Я торопливо разлесил удочку и вытянул из баночки «полусонного» червя.
– Постой, – остановил меня Васька, осматривая по- «шерлок-холмсовски» наживку. – Где копал?
– В огороде, возле подсолнухов, – ответил я, удивляясь всё больше дотошности дружка. – Разве это важно?
– Важно, – сказал Васька, знающе. – Огородные черви вялые, ленивые, а навозные – жирные и злые! Бери мои.
Я неуверенно последовал совету моего соседа-друга и не пожалел: рыбацкая фортуна сегодня, видимо, решила погостить на «нашей лавке» благодаря Ваське. С первого заброса начались поклёвки. Да какие! Один за другим, как очумелые, хватили караси. То у меня, то у Васьки. И все такие ладные, серебристые, с небольшую кухонную кружку. Успевай только новых червей наживлять на крючок.
С полными куканами, сделанными из гибких ивовых прутиков, мы вернулись домой. По дороге нам встретился старик Ерофеич в выцветшей красной рубахе и в каких-то «клоунских» клетчатых штанах, заправленных в изношенные опорки. Остановился, покрутил в раздумье сивый ус и, взвесив на «глазок» наши трофеи, удивлённо, но и не без зависти, произнёс:
– Чудно! У меня куры не несутся, а у вас – караси пошли…
Бабушка и мама впервые оказались довольными моим уловом. Аська тоже. Как всегда, урча с хрустом, она расправлялась на крыльце с костлявыми ершами. Красивую синеспинную густеру мы с Васькой отпустили обратно в спутные струи Волги.
Но разве может какая рыба заменить знакомство с новым другом? Пожалуй, эта радость на тот день и была для меня самой-самой большой.
С первого класса по пятый мы с Васькой каждое лето проводили вместе и ни разу не поссорились, хотя поводы для этого были. Я мог в горячке обидеть друга словом, а он, в отместку, в условленный час не поехать со мной в кино. А через день мы снова были вместе: не разлей вода! Ведь истинную «реку дружбы» нельзя запрудить обидами, она всё равно сольётся. Именно тогда, ещё хорошо не осознавая многое в жизни, я сам пришёл к общеизвестной мысли, что «братьев не выбирают, но друзей – да!» и радовался, что в своём выборе я не ошибся… А вот, как считал мой друг, я, разумеется, не знал, но чувствовал, что и он тянулся ко мне. И мы с Васькой опять играли на бабушкиной веранде в шашки под редкие торжествующие его вскрики «фук!», когда даже мама выглядывала из комнаты: не случилось ли что серьёзное? Пили чай из самовара в цветастых фарфоровых чашках с вишнёвым вареньем и баранками. Рассказывали друг другу смешные истории: я – ташкентские, Васька – здешние. Когда шашки надоедали, мы гоняли, по-томненски «каляли», мяч на пустыре с местными драчливыми пацанами, хотя драк больших я не видел.
В «летень», вместе с лёгким дуновением знойного ветерка, мы всем кумпанством летели на Волгу – скидывали на ходу сандалии, кеды, майки, рубашки, некоторые и трусы, если поблизости не было девчонок, и так нагишом, загорелые до суглинка, с берега или с мостков, сигали в объятия освежающих волн. Некоторые смельчаки, самые ловкие и сильные, лёгкими саженками доплывали до сине-красного бакена, и обратно – это считалось верхом смелости и отваги! Я, конечно, не мог осрамить звание «ташкентца», к тому же земляка, и прекрасно плавая, следовал их примеру. Взрослые дяди и тёти на прогулочных катерах, на моторках и вёсельных лодках, ругали пловцов-отчаюг, трясли пудовыми кулаками, беспокоясь за нас: «Всыпать бы вам крапивой по сиделкам!»
Но и долгое купание надоедало, и тогда мальчишки разбредались по песчаному низкобережью с редкими кустами тальника, и рыбьими «гляделками» пытались найти у себя под ногами «Куриного бога»: не подбросит ли волна, на сей раз, камушек с дырочкой, как у сушки, считающийся талисманом, приносящим счастье? Редко, очень редко, но кой-кому всё же такой камушек попадался. И тогда все, кто был на берегу, с завистью окружали счастливчика. Многие искренне радовались за него. Но вот приносил ли камушек удачу тому, кто его нашёл, я не знал.
Свежие комментарии