Видимо, в унисон необычайно теплому, а потому промозглому и слякотному времени сегодняшней зимы вспомнилась мне история старого деревенского пруда, произошедшая глубокой осенью только что закончившегося года, в такие же серые и беспросветные дни. На краю медленно и неотвратимо умирающей деревеньки, в которой и осталось-то всего три семейства, живущих несмотря на катаклизмы последних десятилетий единой коммуной, врос в берега, окаймлённые порослью кустов и Бог весть откуда занесшихся молодых осинок и березок, старый заросший пруд.
С испокон века в пруду водился белый карась, которого и карасем-то назвать было слишком громко, так, карасишко, максимум, с детскую ладошку. Старожилы припоминают, что когда-то водился карась и крупный, но потом с вырождением советской власти и, как следствие колхозов, пруд был заброшен, захирел полностью, среди лета зарастал водяной порослью, кормовая база не позволяла растить в пруду карасей отменных, только лишь карасиков-пятачков, которых несмотря на ущербное существование, было в изобилии. Летом деревня оживала, приезжали внуки до нового похода в школу, наезжали дачники в заброшенные на зиму дома, и тогда преображался и пруд. То тут, то там торчали из зарослей пронзительно зелёной череды и осоки цветастые кепки юных рыболовов. Караси клевали безостановочно несмотря на любые проявления капризной погоды. Иногда у ребятишек попадались караси и по- крупнее, которые, вероятно, и плодили новые стада мелочи, не исключено, что сохранились остатки карасей-лапотников, кто ж его знает.
С наступлением сентября деревня вновь вымирала, дачники, правда, приезжали ещё по выходным, да и дети с внуками навещали стариков, но такого перезвона детских голосов, как летом уже не было. Чем больше осень захватывала власть, чем ненастнее была погода, и чем хуже становилась грунтовая дорога, тем меньше в деревне было народа. Именно в такую пору, в ноябре месяце, и обозначилось нижеследующее, совершенно неординарное для деревни и постоянного её состава, событие, которое наверняка войдет в летопись поселения редкостью своей и необычностью, - в пруду появилась щука.
Щука обозначилась в немалом количестве, чем повергла в крайнее изумление её первооткрывателя - жителя деревни Тихоныча, шестидесяти семи лет от роду, поставившего по глубокой осени небольшую сетку, в надежде наловить карасиков на прокорм своего ненасытного стада уток и гусей, без которых в нашей глубинке прожить совсем непросто. Надо сказать, что Тихоныч в течение летнего сезона совершал регулярные набеги на пруд, не без основания считая его частью своего жизненного пространства, понимая, что трем семьям, оставшимся в деревне, этот пруд со всем его содержимым принадлежит полноправно.
Он садился в резиновое плавсредство с простым названием «Баллон» собственного изготовления, для чего приспособил камеру от заднего колеса бывшего своего трудяги «Беларусь» советского ещё производства, и почившего от старости и лихолетья. Не мудрствуя лукаво к днищу привязал доски-сороковки, надежно державшие хозяина, да вдобавок ещё улучшающие «мореходные» качества суденышка в смысле плавучести. Скорость передвижения Тихоныча абсолютно не напрягала, потому как дело и сама жизнь его была нетороплива и размеренна в соответствие с деревенским укладом. Правда, доски постоянно цепляли водные заросли пруда, но с этим приходилось мириться. Летом, когда пруд сплошь зарастал буйно тянущейся к солнцу растительностью, он брал косу и прокашивал себе угодья для ловли, а заодно и оконца для ловли ребятне, по осени же, после опадения травы на дно, ставил снасть там, куда рука поведет, ничто не мешало ему в деревенской повседневности.
Так было и в этот раз. Растянув орудие лова вечером, он вспомнил про него лишь через пару суток, ибо они были заняты приятными хлопотами. Давно запланированная покупка новой стиральной машины соседом наконец-то произошла, а в российской глубинке такие события не проходят незамеченными. Гуляли всей деревней, выпито было и то, что было куплено в городе, и то, что было припасено и выгнано своими силами задолго до того на всякий случай, коих в действительности превеликое множество. Очнувшись по утру от разноголосого кряканья и гогота своего немалого стада, истинного количества которого он не знал до сих пор, он вдруг вспомнил о тех самых карасях, которых так требовали его подопечные. Выпустив со двора пернатых на самостоятельный прокорм и взгромоздив на плечи свои плавучий «остров», с трудом двинулся к пруду, находившемуся на краю поселения. Привычный по расстоянию путь был сильно затруднен результатами двухдневной гулянки. Наконец преодолев витиеватую по начертанию часть тропы до пруда, ибо его плавсредство без конца цепляло все выступающие кочки и бугры, присев на свое доморощенное детище на берегу водоема, Тихоныч, отдыхая, стал оглядывать место постановки своего орудия лова.
Было тихо и одиноко, пряно пахло прелью увядших трав, ощущавшейся даже в его состоянии, почти беззвучно шуршали опадающие остатки листьев молодой осинки, под которой он сидел, камыш с осокой уныло и безнадежно склонили, некогда рвущиеся к небу и солнцу, верхушки своих охристых стрел. Всё вокруг было желто и серо: небо с его непрерывно плодящимися косматыми тучами, вода на пруду в унисон свинцовому небесному своду, серые остовы заброшенных домов медленно умирающей деревни. - Надо же, - думал Тихоныч, - а вчера расклад по цветам в природе при той же погоде был совсем иной. Мутный взор его, наконец, остановился на том месте, куда он забросил свою снасть, являющуюся неотъемлемой частью содержания его вечно голодной своры пернатых.
То, что он увидел, сильно удивило его и заинтересовало вне меньшей степени. Поплавки ходили ходуном, непрерывно вибрируя, такого он не видел никогда, караси, максимум с ладошку, не могли так растревожить сеть, - неужели в пруду водится крупный карась, которого он не видел уже не меньше двух десятков лет? Тихоныч старательно протер глаза, привидится же больному человеку спозаранок всякая невидаль. Тем не менее, поплавочная часть поставушки непрерывно сигналила. Ясно было одно, снасть заловила, что-то особенное, доселе невиданное, и надо было срочно её поднимать.
Тихоныч разволновался не на шутку, руки его завибрировали не меньше поплавков, к итогам прошедшего дня присовокупились волнения дня сегодняшнего. Что же там так таскает мою сетку? - не покидала его одна- единственная трезвая мысль, пока он закидывал не очень слушавшиеся ноги в резиновых сапогах в свое уникальное изделие. Пруд был неглубокий, отталкиваясь шестом, рыбак уверенно приближался к снасти. Подняв начало сетки, он охнул, она была полна рыбы, да не местной, а не виданной доселе - сеть была набита щукой, некрупной, в районе килограмма весом, но её было реально много. Откуда она могла здесь появиться, да ещё в таком количестве, ведь, кроме малых карасей, тут ничего не водилось.
Загадка требовала ясности ума, а последнего на настоящий момент не наблюдалось. – Ладно, потом думать буду, когда поправлюсь, а сейчас нужно срочно оприходовать рыбу, эко счастье всей деревне привалило, видать, Господь нужду нашу крайнюю узрел, да и ниспослал подарочек, - в волнении, но трезво соображал рыбак. Мысль о том, что он браконьерит, его даже не посещала, да и кого она посетит при ловле в собственном пруду. Около двух часов возился Тихоныч, освобождая и вывозя на берег подарок Всевышнего, по окончании пересчитал и не поверил, - пятьдесят семь голов отборной щуки, как из собственного питомника, знатный запас на зиму. С необычным уловом рыбака обнаружил ближайший сосед и приятель Григорий, нашедший всё-таки бабкину заначку на непредвиденный случай, для чего пришлось перерыть, ещё затемно, целый угол припасенной в подполе картошки. Приятель знал, в каком состоянии находится друг, и поспешил обрадовать его находкой, но, не обнаружив последнего, понял, в каком направлении его искать. Ещё с трудом пробираясь по тропе к пруду, он обратил внимание на какую-то судорожно-волнительную возню своего закадычного друга. Дойдя до выгружающего из «судна» добычу рыбака, Григорий просто обалдел, увидев кучу трепыхающихся щук.
- И где? Где ты столько надыбал, - в замешательстве пробормотал он.
- Где, где - в Караганде, в пруду, где ж я ещё могу надыбать. Ты вот, что, Гриш, помогай давай, а то я совсем упрел с такой добычей, щука, вишь, в нашем, значит, прудке завелась, видать, Господь за тяготы наши подарочек прислал, поскольку местные власти про нас окончательно забыли. Давай помогай помаленьку, определять потом будем, когда головы соображать начнут.
Позже, поправив свои нездоровье тут же, у пруда, перетащив всю добычу в деревню, по совести поделив на всех, сидя за столом всем личным составом, стали думать, откуда могла прийти рыба? То, что это Божий промысел, никто не сомневался, но ведь она откуда-то должна зайти в пруд, не из садка же Господь её запускал в деревенский водоем. И тут, углубляясь в тему вспомнили, что в излучине пруда была протока, полноводная по весне после разлива, а летом так себе ручей, в засушливые годы пересыхающий напрочь, но ведь в этом сезоне вон какая большая вода по осени стояла, да и сейчас её немало в пруду, значит, по ней рыба и зашла с реки, поскольку Ока несильно далеко и ручей-протока с ней соединена.
Далее попробовали осветить, что же заставило столько щуки зайти в пруд, но ответ на этот вопрос, в виду сложности его и безграничности, не был определен. Всё же порешили, что Всевышний нашел способ порадовать и отметить живущих в этом, забытом властями, местечке и даёт знак, что они не забыты, а следовательно, деревня не загинет окончательно, а возродится. На том порешили и чрезвычайно довольные разошлись, когда стемнело, по домам.
Свежие комментарии